ул. Гоголя, 42/4,
г. Иркутск, 664005
г. Иркутск, 664005
Поминайте наставников ваших,
которые проповедовали вам слово Божие,
и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их.
(Послание к Евреям ап. Павла, глава 13, стих 7)
Предо мною стопка аккуратно сложенных листков бумаги, исписанных выразительным крупным почерком - письма моего духовника, иеромонаха Григория Яковлева. Минуло уже 10 лет с того тяжёлого для духовных чад о. Григория и великого для него самого дня, когда он в страшных муках отошёл в иной мир. 20 марта 2000 года…
Отчётливо помню следующий за этой трагической датой день. Я сосредоточенно крутил гайки в цехе сборки гидрооборудования Иркутского машиностроительного завода, на котором работал, будучи ещё мирянином. Работу прервали сигналы пейджера. Читаю сообщение от супруги и отказываюсь верить своим глазам: «Минувшей ночью у себя на приходе в п. Тура зверски убит о. Григорий». Немедленно звоню в Туру, выясняю обстоятельства. Первому о трагедии сообщаю протоиерею Дионисию Садовникову с настоятельной просьбой донести печальную весть до всех, кто знал погибшего, и прошу молитв о. Дионисия об упокоении убиенного.
Молюсь и сам, сердце разрывается, мысли путаются, а в душе борются противоположные чувства. Давят невыносимым грузом ощущение сиротства и боль от потери близкого, дорогого человека, духовного наставника, с которым связано мое обретение Православия и первые шаги в Церкви, но вместе с тем упование на Господа и несомненная вера в вечную жизнь спасительным лучом пробиваются сквозь мрак скорби и озаряют душу светом надежды. Надежды на то, что Господь примет страдальца, простив ему все его вольные и невольные прегрешения, и не оставит нас в печали и отчаяньи, потому что всё свершившееся произошло по великому Промыслу Всемилосердного Создателя.
И только спустя месяц или полтора приходит успокоение. Надо жить дальше, надо следовать всем тем наставлениям, которыми батюшка Григорий неустанно обогащал наш разум, согревал сердца, освещал души.
Именно в это спокойное от эмоций и тяжёлых дум время мне однажды и приснился необычный сон. Как наяву, передо мной предстал о. Григорий. «Батюшка, как же Вы нас оставили?! На кого? Зачем? Почему?» - то ли с укором, то ли с недоумением вопрошал я во сне своего наставника. На что батюшка Григорий уверенно и твёрдо, но как-то ласково-умиротворённо произнёс: «Не бойся, я с тобой!» С этими словами я проснулся, поражённый и удивлённый.
Знаю, что к сновидениям, а тем более к их толкованиям нужно относиться с предельной осторожностью. И сам этим не увлекаюсь и другим не советую выискивать знаки и предсказания в «вещих» снах, но этот сон храню как великий подарок от Господа.
Перечитываю письма, и в памяти отчётливо, во всей полноте всплывает образ иеромонаха Григория (о. Геннадия до пострига), как будто батюшка только что вошёл в комнату. Живой, резкий, категоричный, клокочущий как вулкан жаром религиозных откровений, требовательный и суровый.
Тогда, возможно в силу своего воспитания, я считал эти качества своего наставника терпимыми, от души прощал ему все кажущиеся обиды и искренне недоумевал по поводу других «непослушных» братьев. А сейчас мне видится, что с ним действительно было нелегко, и я теперь отчасти понимаю тех, кто уходил от о. Геннадия. Но я видел его и совершенно другим, я видел его задумчивым и печальным, ранимым и кающимся, искренним и беззащитным. Он делал для своих пасомых (а в братстве нашем было около 50 человек) всё, что мог - принимал, учил, наставлял в вере, кормил, одевал, снабжал книгами и деньгами. Он отдавал себя целиком (в отличие от других «пастырей, пасущих себя самих» Иез. 34:8), но и требовал взамен не только послушания, но и простого человеческого внимания, понимания и прощения. Как-то батюшка сетовал в письме на короткую память некоторых из «послушников», вот, мол, даже телеграммы не пришлют.
Много ли человеку надо - пару предложений по телеграфу… Отец Григорий писал: «Умом понимаю, что то, чего хочу, не полезно лично для меня:…благодарности и почитания тех, которым отдавал всё, которых по милости Божией, привёл ко спасению… Но и для тех, у кого короткая память, это неполезно… Я, как и все, наверное, ищу понимания, милосердия, а не оправдания в грехах».
Познакомились мы 7 февраля 1993 г. Мой однокурсник по историческому факультету ИГУ Андрей Павлов, на тот момент уже более полугода посещавший братство свт. Иннокентия, которое организовал о. Геннадий, привёл меня в храм. Долго я сопротивлялся его зазываниям, хотя и считал себя христианином, но, тем не менее, церковь не посещал. Наконец я согласился, и мы поехали в Знаменский монастырь г. Иркутска.
Как сейчас помню то великое чувство трепета и радости, с головы до ног охватившее меня, впервые переступившего порог церкви – чувство возвращения в родной дом после долгой разлуки. Я как будто вдруг обрёл то, что всю жизнь искал.
Спустя 9 лет Господь сподобил меня в этом храме принять Таинство Священства и послужить здесь, у мощей свт. Иннокентия, около двух лет. Иерей Геннадий тогда был клириком Иркутской епархии и служил уже несколько лет в монастыре во имя Знамения Божьей Матери, на территории которого находится епархиальное управление. Жилищем ему была небольшая квартирка на первом этаже архиерейского дома напротив храма. Поначалу он показался мне неказистым. Худощавый, среднего роста, коротко постриженный, с редкой и неуклюжей бородой, нос «картошкой», во взгляде и выражении лица что-то резкое и испытывающее, одет в простой подрясник, всегда препоясан монашеским поясом, хотя тогда монахом не был.
Священник Геннадий Яковлев. Знаменский храм г. Иркутска, 1989 г.
В тот день мы остались на воскресную школу. Потом состоялась первая личная беседа, в которой о. Геннадий, сам бывший протестант и знаток Священного Писания, почему-то стал убеждать меня в истинности православного священства. Хотя я никогда протестантом не был, и всё мое доморощенное первоначальное недоверие к Церкви рассеялось без всяких «переубедительных» бесед ровно в тот благодатный момент, как я зашёл в Знаменский храм.
Со временем я по-иному увидел о. Геннадия. Через неделю, 14 февраля, состоялась моя первая исповедь у батюшки. Дело в том, что по настоянию своей бабушки по маминой линии крещён я был ещё в детстве, но ни разу не исповедовался. Не помню почему, но Таинство моего первого покаяния проходило в Спасо-Преображенском приделе, можно сказать, центральном, а потому более величественном и торжественном. Хотя в бытность мою уже священником Знаменского храма мы всегда исповедовали в Казанском приделе, как это делается и в настоящее время. С той первой исповеди и по сей день, я считаю большой милостью Божией, что на протяжении нескольких лет я имел такого духовника.
За годы моей христианской жизни много раз приходилось исповедоваться самым разным священникам. Но до сих пор мне ещё не встречался батюшка подобный о. Геннадию. К слову сказать, исповедь всегда остаётся насущным деланием для всякого христианина, тем более священника, ведь и каждый батюшка не только направляющий ко спасению, но и сам - спасаемый.
Для мирянина наличие духовного отца, а для сущего в сане - духовного собрата, превосходящего тебя опытом и мудростью, прозорливостью и ве́дением, у которого на исповеди ты можешь без утайки обнажить все свои духовные раны и, найдя понимание и сочувствие, получить утешение и духовное лечение - есть большой дар Божий и вместе с тем большая редкость.
К Таинству Покаяния о. Геннадий относился очень внимательно. Именно на исповеди завязались между нами какие-то незримые духовные нити, связывавшие нас на протяжении последующих 7 лет. Батюшка приветствовал исповедь не поверхностную, не простое перечисление грехов «слухом, нюхом, духом», как он передразнивал некоторых «кающихся». Исповедь состояла из подробного разбора, однако без излишнего обсуждения самих грехов, шёл поиск причины духовной болезни, обязательно давались советы из Священного Писания или поучений Святых Отцов. Искренность, полная открытость на исповеди располагала батюшку Геннадия к взаимности. Помню, я как-то беззлобно и просто сказал, что соблазняюсь его вспыльчивостью и осуждаю его за порой грубоватое, как мне казалось, отношение к некоторым братьям, на что он искренне попросил прощения, снисхождения и молитв о нём.
Будучи очень строг и непреклонен в обычной обстановке, на исповеди о. Геннадий проявлял ко мне необычайное сочувствие и не только журил и делал, что называется «внушение», но и помогал разобраться в себе и, что самое дорогое, каким-то образом давал надежду. Исповедь у о. Геннадия для меня всегда была действительно «врачебницей», как сказано в священнической молитве перед ней. От аналоя с Крестом и Евангелием я отходил, как выходит металл из кузнечного горна, очищенный и обновлённый.
Отец Геннадий от всех состоящих в братстве требовал исповедоваться только у него. Объяснял он это тем, что подобно тому, как лечение телесных недугов эффективнее под наблюдением одного врача, так и духовное окормление необходимо проходить у «своего» священника, который, зная твои слабости, обстоятельства жизни, склонности и возможности, сможет полноценнее руководить тобой во твоё спасение. Знаю, что он за это подвергался нареканиям от других священнослужителей, которые критикуя его, впрочем, сами не стремились обременять себя духовничеством.
Квартира о. Геннадия состояла из небольшого коридора с кухней в конце и двух комнат, первая из которых служила одновременно и столовой, и классом для занятий. По воскресным дням после Литургии устраивалась общая трапеза, по окончании которой начиналась воскресная школа. Во время обеда назначался чтец, который при дружно-молчаливом стуке ложек читал житие подвижника, память которого выпадала на это воскресенье, зачитывал слово Святого Отца или что-нибудь из учительных книг Ветхого Завета. Обязательно выступал и сам о. Геннадий. Объяснял прочитанное на Литургии Евангелие или смысл текущего церковного праздника. Батюшка был великолепным рассказчиком, он обладал хорошей памятью, был весьма начитан.
Семинарий он не заканчивал (за плечами батюшки - исторический факультет Одесского университета), но, видимо, благодаря образованию и усердной самоподготовке о. Геннадий имел обширные и глубокие знания по богословию. Его проповеди запоминались не только своей содержательностью и красотой, но и оставляли неизгладимый след в душах неискушённых учеников своей искренностью, непредвзятостью, актуальностью и необычайной жизненностью.
Невозможно не упомянуть о приятном, высоком голосе нашего наставника, и, в особенности, о его пении, красивом, благозвучном и музыкально точном. Как я уже упоминал, о. Геннадий пришёл в Православие из протестантизма, полезным наследием которого являлось прекрасное знание Библии.
Для меня лично постоянное чтение Нового Завета было ещё до прихода в братство и остаётся теперь самым назидательным и благодатным деланием. И в этом мы как-то духовно сошлись с о. Геннадием, в общих беседах на евангельские темы я проявлял достаточную осведомлённость и чувствовал со стороны батюшки неподдельное уважение ко мне за любовь к Евангелию.
На занятиях в воскресной школе, которую организовал и вёл несколько лет этот самоотверженный священник, мы изучали историю Церкви, Священное Писание, постигали азы церковнославянской грамоты, разбирали последование церковных служб. Средний возраст членов нашего братства колебался от 15 до 30 лет. Были как дети 8-11 лет, так и верующие среднего и даже преклонного возраста. Ходили на наши собрания и «сёстры», но молодых людей было гораздо больше. О. Геннадий ставил своей задачей не только приобщение молодого поколения к Православию, но и считал своим долгом подготовить и воспитать для Церкви новых дерзновенных священнослужителей.
Как-то раз в общей беседе, обращаясь к сидящим братьям, он категорично заявил, что все мы должны стать священниками. Признаюсь для меня, тогда семнадцатилетнего первокурсника университета, только-только вошедшего в лоно Русской Православной Церкви и ничего ещё не соображающего ни в духовной, ни в богослужебной жизни, такой призыв был непонятен, и я даже внутренне воспротивился ему. Но уже менее чем через полгода, после моей первой поездки в г. Енисейск и знакомства с протоиереем Геннадием Фастом моя судьба была предрешена. В душе созрело и укрепилось твёрдое личное желание служить Господу, если на то будет Его воля.
Для о. Геннадия приверженность его пасомых к и особенно готовность согласие их на священническое служение было великой отрадой славой. Батюшка писал: личный синодик для ежедневного поминовения насчитывает уже сотни только самых близких духовных около двух десятков из них в священном ещё с десяток учатся да практически все остались церкви хоть разным но посещают богослужения это ли меня не награда.
Следует заметить, что мне нелегко давалась жизнь в братстве. Быть под началом о. Геннадия значило во многом отказаться от своих желаний и привычек, и не только греховных. Сам я, как и многие из братьев и сестёр, пришёл из мирской жизни, из невоцерковлённой семьи, и новые правила и распорядок часто вступали в конфликтные противоречия с прежними устоями.
Например, появилось строгое указание посещать богослужения не только по воскресеньям утром (Литургия), но и в субботу вечером (всенощная), а также по великим праздникам среди недели. В воскресенье после службы нельзя было уходить домой, нужно было оставаться на обед и воскресную школу, а это до 2-3 часов дня. Следил о. Геннадий и за тем, чтобы его подопечные регулярно исповедовались. На службу нужно было приходить вовремя, опоздания порицались. Уходить со службы без особой нужды возбранялось. На то или иное дело необходимо было получить благословение. Собрался прочитать книгу - благословись, куда-то поехать - благословись, что-то предпринять - возьми благословение.
В связи с этим большое огорчение вышло у меня, когда я по традиции собрался летом ехать в деревню к бабушке, на что духовник не дал мне благословения, потому что предполагалась поездка в Енисейск. Смириться было непросто, зато духовная польза от паломничества «питает» меня по сей день. К внешнему виду предъявлялись следующие требования: юноши и мужчины были обязаны приходить в храм в «классической» одежде - брюки, туфли, рубашка с длинным рукавом, пиджак или однотонная, не цветастая кофта. Батюшка терпеть не мог будущих «пастырей», заявлявшихся на службы в спортивной форме и кроссовках. Ворот рубахи обязательно должен быть застёгнут на последнюю пуговицу, брюки подпоясаны ремнём. Волосы аккуратно пострижены, а бороду о. Геннадий требовал не брить.
Это требование особенно возмущало молодёжь и становилось поводом частых протестов со стороны братьев. На что о. Геннадий реагировал весьма сурово. За несоблюдение установленных им правил можно было получить хорошую взбучку, вплоть до «изгнания» из братства. С сёстрами было проще - им предписывалось не стричь волос, носить платок и длинную юбку, никакой косметики и украшений.
Однажды о. Геннадий сделал при мне выговор одной сестре в таком тоне: «Ты что кольцо-то напялила? Снимай! Вот выйдешь замуж, тогда, пожалуйста!». Свои требования батюшка обосновывал цитатами из Священного Писания и православными традициями. Сами по себе эти требования становятся понятны и естественны по мере воцерковления, но то, как о. Геннадий проводил их в жизнь, порою не всегда было правильно с моей точки зрения. Я бы сказал, что ему не хватало гибкости, чтобы тактично и терпеливо работать с каждым конкретным человеком. Будучи натурой порывистой, категоричной, батюшка не всегда, как мне кажется, чувствовал ситуацию и часто налагал на ещё не окрепших, зелёных «жеребят» «бремена тяжёлые и неудобоносимые (Мф.23:4)».
Мне было немного проще. Благодаря природным задаткам и хорошему воспитанию, я был внутренне готов к такому жёсткому отношению, умел как-то подстроиться к бескомпромиссным требованиям о. Геннадия, поэтому мне удавалось избежать сильных выговоров и наказаний, хотя и досталось пару раз. А вот некоторым братьям, менее сообразительным и аккуратным, да ещё непослушным и упрямым, попадало постоянно. Думаю, это не могло не вводить их в уныние и, в конечном итоге, отталкивало от духовного отца. Впрочем, существовал простой и надёжный способ наладить отношения - это слово «простите!».
Самому о. Геннадию самоизвинением служило его искреннее желание добра своим духовным чадам, переживание за их совершенствование во Христе, сердечная забота о том, чтобы они не погибли в стихиях суетного и безбожного мира. К тому же нужно заметить, что батюшка сильно болел. У него была очень редкая болезнь почек и, как следствие, гипертония и камни. Помню, после службы ему приходилось в буквальном смысле выжимать рубаху, а на подряснике со стороны спины белыми волнами оставались солевые разводы. Это не могло не сказываться на его эмоциональном состоянии. Этот контроль, эти требования для меня лично, воспитанного практически одной матерью, принесли благие плоды.
Строгих, но справедливых родителей сначала больше боятся, а со временем все больше любят и проникаются к ним безграничным уважением и благодарностью. Ушинский говорил примерно следующее: «Воспитание, желая счастья человеку, должно готовить его не к счастью, а к труду жизни». Отец Геннадий прекрасно знал натуру человека, удобосклонную к лени и расхоложенности без надлежащих дисциплины и надзора. Знал он и жизнь, которая «ломает» неподготовленных, поэтому стремился закалить характеры своих послушников.
Для о. Геннадия все мы были его детьми. Неверующая мама одного брата пришла к нему выразить свое недовольство его требованиями и вообще тем, что её сын «пропадает» в воскресной школе. Я присутствовал при разговоре. Свои выпады женщина закончила каверзным вопросом: «А у Вас самого-то дети есть?!» На что батюшка, подразумевая всех своих духовных, чад искренно и уверенно отвечал: « Они в с е - м о и д е т и!»
О. Геннадий Яковлев и о. Виктор Хаустов. Пасха 1989.
Действительно семьи у о. Геннадия не было. Он вообще всегда возвышал безбрачный образ жизни, сам мечтая о монашестве. Для него девизом являлось утверждение апостола Павла «Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене» (1Кор.7:32-33). Брак для него был чем-то низшим по сравнению с безбрачием, посему своих духовных сыновей он призывал хорошенько подумать, прежде чем решиться выбрать жизненный путь. У него в своё время не сложилась семейная жизнь. Придя в Церковь, он всего себя отдал служению и пастырству. Однако, будучи одиноким, он не был одиночкой. Коммуникабельный и открытый, он видел истинное бытие Церкви в полноценной общинной жизни, во взаимном общении, помощи, а главным делом пастыря считал собирание и духовное окормление всех членов общины. Свобода от житейских попечений позволяла ему расходовать все свои силы и средства на эти замыслы, реализация которых приводила к «пополнению» его духовной семьи, прираставшей новыми и новыми чадами.
В братстве свт. Иннокентия была добрая традиция совершать паломнические поездки в г. Енисейск, бывший для о. Геннадия некоей духовной родиной. Там, ещё до принятия священнического сана, он несколько лет подвизался псаломщиком, там же нёс свое церковное служение его собрат и духовник протоиерей Геннадий Фаст. Летом 1993 г. состоялась уже вторая по счёту поездка, в 94-ом - третья. Для меня это были два незабываемых путешествия, когда наше братство, предводимое неутомимым священником, отправлялось почти за полторы тысячи километров от Иркутска в далёкий сибирский город, в котором когда-то отбывал ссылку опальный протопоп Аввакум.
В 93-м мы добирались до Енисейска на поездах, а в 94-м летали на военном самолёте. О том перелёте в газете «Красная звезда» была опубликована статья, в которой автор, лётчик того самого самолёта, рассказывает о чуде, произошедшем во время полёта. Оказывается, (мы, конечно, не знали всех обстоятельств), что машина сильно обледенела и над воздушным судном нависла реальная угроза авиакатастрофы. Тогда по настоянию о. Геннадия мы всем братством стали дружно молиться, и всё по милости Божьей обошлось благополучно.
В Енисейске нас сердечно принимал о. Геннадий Фаст, гостеприимно предоставляя свой приход для нашего размещения. Жили мы в небольшой гостинице при его двухпридельном храме. Заезжали мы накануне праздника свп. первоверховных апп. Петра и Павла и в течение месяца подвизались на разных послушаниях, участвовали в богослужениях, слушали толкования о. Фаста, известного богослова и библеиста, ходили отдыхать и купаться на Енисей.
Именно здесь, в тесном общении братьев, под неусыпным оком о. Геннадия зарождалась настоящая дружба. Благодаря этим поездкам я открыл для себя мир богослужения, научился молиться по правилу, читать по-церковнославянски, приобрёл навыки в обычных бытовых делах. По настоянию о. Геннадия мы сами готовили пищу, мыли полы в гостинице, ходили за продуктами, стирали, гладили своё бельё.
В совместном житии мы учились взаимопомощи и терпению, прощению ошибок и огрехов друг друга. Любимой фразой о. Геннадия были слова апостола Павла из Послания к Римлянам (12:10): «Будьте братолюбивы друг к другу с нежностью; в почтительности друг друга предупреждайте». Уже значительно позже он писал из Туры: «Для меня отрадно, что вы, мои чада, общаетесь между собой и не просто по-мирски. А по-церковному, евхаристически, как члены одного Тела - Церкви, чада одного Отца - Бога. А мне отрадно сознавать, что Господь сподобил меня соединить вас некогда, сделать близкими друг другу. И чем ближе вы друг другу, тем больше для меня надежды на спасение».
Колоссальное впечатление произвёл на меня протоиерей Геннадий Фаст. В качестве послушания мне выпадало трудиться в Воскресенском храме и в мужском монастыре, насельником которого потом стал о. Геннадий. Огромное духовное влияние этих паломничеств благотворно сказывалось потом во многие моменты моей гражданской и церковной жизни.
К сожалению, братство свт. Иннокентия просуществовало недолго. В августе 1994 г. после возвращения из Енисейска тот духовный надлом, который образовался в отношениях старших братьев с о. Геннадием дал о себе знать. Группа ребят пожаловалась владыке Вадиму на своего духовника, в результате о. Геннадий был временно запрещён в священнослужении. Соответственно воскресная школа прекратила своё существование. Вернее, кто-то ещё пытался собирать молодёжь, проводить какие-то беседы, но эти меры не могли реанимировать общину, потому что она вся в своём бытии опиралась на авторитет, знания, энергию и волю о. Геннадия Яковлева.
Для батюшки наступило очень тяжёлое время. 31 августа он был у меня в гостях по случаю моего дня рождения, празднование которого я по его благословению перенёс с постного 17 числа. Батюшка очень переживал и сокрушался, что оказался предан самыми близкими и любимыми чадами. В его голосе чувствовалось и покаяние в своих ошибках, и обычная человеческая обида. Он ощущал себя непонятым и непрощённым. Сложившуюся ситуацию он расценил как повеление свыше изменить свою жизнь и обратиться к монашеству, к которому всегда стремился.
Прощание с Иркутском, 1994 г.
В скором времени о. Геннадий покидает Иркутск и отправляется в Енисейский мужской монастырь. В марте 1995 г. батюшка принимает монашеский постриг, в котором получает новое имя Григорий. Следующие три года проходят в труде и молитве, послушании и унижении. В этот период мы мало общались, он один раз (в 1998) приезжал в Иркутск на обследование и лечение. Во время той поездки он был у меня в гостях. Тогда я познакомил его с моей невестой (теперь матушкой Натальей) и он благословил нас на брак венчальными иконами, они до сих пор бережно хранимы нами вот уже 12 лет.
Отец Григорий говорил, что жизнь в монастыре тяжела для него, ведь он всё прежнее время был во главе многих дел, управлял, лидировал, а в основе монашеской жизни - послушание. Он привык быть среди людей, общаться, а теперь отрезан от всех и внешне, и внутренне, ведь сам образ жизни в обители не только предполагает, но и располагает к уединению. При этом он, конечно, не перестаёт молиться о своих духовных сыновьях и дочерях и даже из раза в раз проникается к ним ещё большей любовью.
«Многое изменилось в отношении к людям… те, кого раньше любил, стали еще ближе и дороже вне зависимости от их отношения ко мне, даже те, кто с клятвою отреклись от меня и желали бы моего исчезновения…», - писал отец Григорий. Были и другие обстоятельства, которые сильно мучили о. Григория. Обострились болезни и, вдобавок, не сложились отношения с игуменом монастыря. В 1998 году он уходит из обители. Владыка Антоний направляет его в Туру, посёлок в Эвенкии за 1000 км от Красноярска, куда можно добраться только самолётом.
Так иеромонах Григорий всё ближе и ближе подходил к своей Голгофе. Вот его слова из письма: «Мне сейчас очень трудно. Так трудно, как не было, кажется, тогда, 3,5 года назад. Умом понимаю, что Господь ведёт меня всё дальше, более узким и тернистым путём, но сил мало, веры не хватает (не веры в Бога, а веры Богу)…У меня такое ощущение, будто я вышел на полустанке из поезда без вещей и остался на перроне, а поезд ушёл: я пребываю в полной неизвестности - и о своей дальнейшей судьбе и о судьбе тех, кто так дорог моему сердцу…»
Однако батюшка не опустил руки. Найдя на новом месте служения «непаханую целину», он снова с присущим ему энтузиазмом взялся за священнические труды - посетил все организации, школы, больницу, выступал по телевидению, публиковался в газете, ежедневно проводил занятия, спевки, читал проповеди, ходил в гости. Добрые плоды его кипучей деятельности превзошли все ожидания. Приход увеличился втрое, осознанно приняла святое Крещение семья одного местного начальника, также присоединилась к Православию семья бывших баптистов, которая сразу же стала опорой прихода.
Администрация задумала построить новый просторный храм. Большим утешением для него стало командирование в Туру иеромонаха Тимофея, его духовного сына, с которым они вместе подвизались в Енисейском монастыре. В 1999 г. о. Григорий приезжал в Иркутск. Я тогда уже жил отдельно, со своей семьей - с женой и совсем крохотной дочкой Ксенией, её ещё успел подержать на руках мой незабвенный батюшка. Другие мои ребятишки родились уже после его смерти. Духовник освятил нам новую однокомнатную квартиру. Это была наша последняя встреча здесь на земле, на встречу в Вечности уповаю по милости Господа и по молитвам духовного отца.
В марте 2000 г. иеромонах Григорий окончил свой земной путь. Труден и необычен был его земной подвиг. На крутом и каменистом подъёме он не раз падал и разбивал себе колени и руки, но вновь вставал и продолжал своё восхождение к Богу в самозабвенном попечении, заботе и молитве о тех, кого приютил, возлюбил, взлелеял, ради кого жил и страдал.
Вечная тебе память и упокоение в небесных обителях, отче Григорие!
Священник Алексий Яковлев, Иркутск. Март 2010 г.
